К данной теме мы должны подойти с двух сторон. Мы должны рассмотреть во первых характеристики и ареалы диких лошадей и во вторых — материалы о самых древних домашних лошадях.

Что касается первого вопроса, то из описания остатков диких лошадей Евразии следует, что представители подрода истинных лошадей (Eqinis Equus) имели в течение плейстоцена и голоцена субарктическое распространение. Да и возникли представители подрода в плиоцене, по-видимому, в областях, близких к Центральной Азии. Наоборот, ослы и полосатые лошади являют пример животных субтропического распространения. В этом отношении такое распределение напоминает распространение двугорбого и одногорбого верблюдов. Противопоставляя биологию субтропических ослов субарктическим лошадям, В. О. Витт2 высказал остроумные соображения о том, почему мы должны допустить естественное существование лошадей только в умеренном климате и в основном в степном географическом ландшафте. Приведем коротко его биологические сопо-ставления.

Прежде всего следует отметить, что ареалы диких ослов ограничиваются степями и горными местностями от западных берегов Красного моря и северо-западных Индийского океана до   линии  афри- , канских гор, захватывая Сомалийский полуостров и Абиссинское нагорье. Эта область расположена между экватором и северным тропиком, составляя обширный ареал с преимущественно засушливым климатом с высокими годовыми температурами без резких годовых и суточных колебаний. Растительность преобладает пустынно-степная и степная. Дикие ослы не знают сезонных перемен ни в атмосфере, ни в кормах.

Лошади же наиболее приспособлены к степям с резкими сезонными колебаниями температуры и влажности. Резко изменяется по сезонам и кормовая растительность. В степях протекают реки и существуют озера. В течение года температура опускается зимою ниже —20°, а летом поднимается до +25° и выше. Суточные колебания на Абиссинском плато и в степях небольшие (7—8°), а у нас очень резкие. Поэтому лошадям приходится приспособляться к резким изменениям питания, мало обеспечивающего их в зимнее время. В поисках пищи лошади, как и олени, совершают передвижения на сотни и тысячи километров. Ослам этого не нужно, они на своих обычных местах обеспечены кормами в течение всего года.

Такие климатические и сопряженные с ними различия в условиях существования выработали в процессе естественного отбора у лошадей такие свойства, как сезонность размножения и продолжительность беременности не свыше года—11 месяцев (48—50 недель). У ослов в соответствии с условиями жизни нет строгой сезонности. Беременность у них продолжается 365—370 дней, а у зебр доходит до 390 дней. У лошади же роды должны быть весной, когда имеются хорошие возможности питания кормящих самок. Самый интенсивный рост жеребенка происходит весной и летом, а затем при скудных осенне-зимних кормах интенсивность роста падает. Такая ступенчатость роста сохраняется у лошадей даже при стойловом содержании. А у ослов не наблюдается перерывов в росте молодняка.

У лошадей на зиму создаются большие жировые запасы; жир откладывается под кожею — на шее, спине, крупе и не мешает передвижению животных. У ослов жир откладывается во внутренностях и в мышцах.

Лошади хорошо плавают и охотно идут в воду. Осел в воду не идет и не плавает. Лошади ночью стремятся убежать. Они любят странствовать, хорошо ориентируются. Ослы никуда не убегают и не умеют ориентироваться. Ослы не издают повелительного ржания, характерного для лошадей с их косячными повадками. Это особенно свойственно вожаку косяка — жеребцу — не только у диких животных, но у домашних, где в кочевых хозяйствах человек передоверял пастьбу косяка жеребцам. У ослов нет таких больших косяков и ослицы активнее самцов.

У лошадей выработалась отличная терморегуляция. Они потеют всей поверхностью кожи. Осел, если потеет, то только около ушей. Свою терморегуляцию он поддерживает питанием на малокалорийных кормах. Разный у этих видов газообмен, иные гематологические показатели.

Лошади могут легко приспосабливаться к разным ландшафтам, а ослы требуют для нормального существования ровного теплого климата.

Лошадь отдает быстро и много калорий при движении и способна быстро бегать. Для осла характерна малая подвижность. Он даже не может обороняться от волков, а только кричит.

Все это доказывает то, что лошади создавались не в субтропи-ческой, а в субарктической области Евразии. И поэтому искать оча-гов их одомашнения на юге Евразии не приходится. Они — в степях и нагорьях нашего умеренного климата.

Когда и где на исторической сцене впервые появились лошади? Пока известно, что это произошло не в странах с относительно вы-сокой и изученной нами культурой. Однако именно в этих стра-нах — в Месопотамии и в Малой Азии, другими словами, у вави-лонян и хеттов, найдены первые свидетельства о лошадях. Эти находки относятся к концу третьего или началу второго тысячелетия до и. э. Сюда пришли лошади с востока уже во вполне одомашненном состоянии, свидетельствующем о давнем процессе их приручения. Где же и кто раньше занимался этим делом? Нам кажется, что одомашнение лошади было делом народов, переходивших от стадии пастушества к кочевничеству. Следовательно, по нашему мнению, кочевая жизнь и одомашнение лошади связаны неразрывно и здесь надо искать разгадки появления домашних лошадей.

По Хильцгеймеру (1926), за 3000 лет до н. э. в Месопотамии была найдена цилиндрическая печать, где изображены еще в двухколесных колесницах не лошади, а ослы. Самое древнее упоминание лошади мы обнаруживаем в малоазиатской клинописи, относящейся ко второй половине третьего тысячелетия. В это время лошади еще не имели широкого распространения. В вавилонских законах Хам-мурапи (около 2000 лет до н. э.) лошади не упоминаются, из чего следует, что они или вовсе не использовались, или использовались мало.

Антониус, ссылаясь на Унганда, сообщает об одном письме, от-носящемся ко времени династии Хаммурапи, в котором сказано: «Шамаш и Мардук могут сохранить тебя здоровым, принося меру зерна, как корм для лошадей». Очевидно, в парки при храмах впер-вые, как диковина, были привезены лошади.

Хильцгеймер полагает, что в Месопотамии же лошади стали из-вестны около 2500 лет дон. э. Ранее этого срока, еще при Нарамсине и Шульгисе, были известны мулы. Однако кажется возможным пред-положить, что это были гибриды осла и онагра. Раньше других народов лошади, вероятно, использовались хеттами. Так, на печати, относящейся к 2000 г. до н. э. изображены четырехколесные повозки с лошадьми. Хильцгеймер, ссылаясь на то, что ассирийцы называли лошадей «осел восточных горных стран», говорит об импорте их в Малую Азию, откуда-то с востока. Однако указания Дюрста на Туркестан как на источник лошадей были опровергнуты Хильцгей-мером, доказавшим, что в Анау были обнаружены кости не лошади (E. pumpeili), а кулана. В Индии лошадь появилась около2000 лет до н. э. с приходом туда кочевых ариев.

Хильцгеймер и Антониус указывают на очаг одомашнения восточных лошадей там, где обитал тарпан и жили кочевые народы, ездившие верхом на лошади. Это, следовательно, «южная Русь». Отсюда лошадь попала к хеттам через Кавказ и к ассирийцам, может быть, через Иран. Адамец полагал, что тогда, за 1300 лет до н. э., в Эламе жил народ, родственный грузинам (Georgiern). Об этом свидетельствует сходство украшений трензелей — металли-ческих у старых ассирийцев и роговых (из рогов оленя) — у евро-пейцев. Особого внимания заслуживает статуэтка ржущей дикой лошади, найденная в Эламе (Сузы), показывающая, что в областях Ирана и может быть Турана, где много люцерны, водились ди-кие лошади (см. рис. 260).

Если Хильцгеймер указал на южнорусские степи, как на ко-лыбель конепроизводства, то мы пытаемся расширить область, где создавалось и развивалось кочевое хозяйство народов с конца чет-вертого и в третьем тысячелетии до н. э. Нам кажется вполне до-статочным срок приручения лошадей 5—6 веков у кочевников и столько же времени для усовершенствования в подготовке ее как военного объекта в земледельческо-культурных странах. Попавши в Месопотамию и Малую Азию, лошади еще не заменяли ослов в обычном транспорте. Но на основе старых колесных повозок для них создавались большие колесницы. Это и выявилось в новой боевой технике в виде конных отрядов, боевых колесниц, сначала у хеттов и ассиро-вавилоняи, индийцев, а затем в Египте в течение второго тысячелетия. Эта колесничная войсковая сила играла роль и во времена Троянской войны, о чем известно из Илиады, и во многих других сражениях с народами, не имевшими лошадей.

Отношение к лошадям, странствующих в то время по Аравии евреев, выражают тексты библии: «Лошади сами, как вооруженные воины. Горе нам». И действительно, коней тренировали так, чтобы они сами были активными участниками битвы. Эта новая техника, недоступная кочевым народам, некоторое время сдерживала их натиск.

Вглядываясь в карту Евразии и восстанавливая историю втор-жения из Азии в Европу гуннов, а позднее, татар, исследуя распре-деление кочевий азиатских народов на нынешней терриюрии Мон-голии, Казахстана, среднеазиатских республик и степей Европы, мы устанавливаем границы обитания кочевых народов, перегонявших свои стада из года в год по традиционным путям с летних кочевок на зимние и обратно. Эти пути обусловлены водоразделами азиатских рек и распределением колодцев и водоемов. И всегда во время этих кочевок совершенно необходимы были лошади. Они служили для транспорта как источник получения мяса и молока и для тебеневок впереди овец.

Поясная зона кочевий, грубо говоря, находилась между 50 и 40 параллелями и ограничивалась, конечно, неровными линиями. И так когда-то это происходило от Хингана до Карпат. Почти вся эта площадь, кроме Монголии, находится в СССР. И на ней некогда и, вероятно, в разных местах шло одомашнение коней, без которых не могло обходиться возраставшее овцеводческое хозяйство, переходившее от пастушеского к кочевому типу.

Поэтому решение этого вопроса во многом зависит от успехов археологических изысканий на территории СССР.

Обратимся к уже упоминавшейся сводке Н. А. Буйновского. По установившимся в настоящее время представлениям животноводство в Южной Сибири и в сопредельных районах создавалось в постнеолитическое афанасьевское время, датируемое 2500—2С00 лет до н. э. В быту населения были уже медные и бронзовые изделия. Одомашнены были овцы, лошади и крупный рогатый скот.

Вряд ли правильным будет предположить, что кони стали одо-машниваться как транспортные животные в связи с потребностью кочевок. Вернее представить себе, что они как и другие промысловые животные, постепенно одомашнивались для питания. Об этом име-ется немало археологических свидетельств, добытых в Восточной Европе. Но так как на севере не было ослов, а двугорбые верблюды, вероятно, одомашнились позднее лошадей, то использование лошадей для транспорта началось гораздо раньше. Известно, что только народы, издавна обладавшие лошадями, как мясными животными, приносили их в жертву богам. Однако этого обычая не было у южных земледельческих народов. Следовательно, лошадь использовалась в степях ранее, чем ее узнали народы южных земле-дельческих культур.

В степях Восточной Европы, где во втором тысячелетии до н. э. огромную территорию занимала «срубная» культура (1500—800 лет до н. э.), имевшая высоко развитое животноводство, мы уже встречаемся с одомашненными лошадьми, по-видимому, на тысячелетие раньше, чем в предшествовавшей — катакомбной культуре. На такой давней и мощной базе и возникло кочевое хозяйство восточных скифов. Коневодство у них стояло особенно высоко и лошадь ценилась как транспортное, верховое и продуктивное животное, дававшее кожу, молоко, мясо, волос. Помимо археологических свидетельств, об этом сообщали и греческие историки.

Вскрытие многих степных курганов дало в руки археологов цен-ные памятники скифской культуры. Для нас особенно интересны различные предметы с изображениями разных бытовых сцен, свя-занных с лошадьми. Это — изображения охоты на антилоп и зайцев, ловля и укрощение лошадей и употребление колесниц. В курганах были найдены даже инструменты, употребляемые ветеринарами. Обычно у кочевых скифов при погребении вождей хоронились в кургане и их лошади.

О том, как выглядели скифские лошади, дают представление изображения их на вазе, добытой в Чертомлыцком кургане. На ней имеются изображения трех групп лошадей.

Особенно понятно и ясно показано связывание ног у верховой лошади, довольно похожей на восточноказахских лошадей. Другие сцены — ловля лошадей арканом и укрощение их (арканы не видны) и третьи — спокойно пасущиеся лошади иного, более «благородного» склада. Лошади такого склада могли появиться у кочевников лишь много позже возникновения их хозяйства, тогда, когда лошади были оценены и в земледельческих культурах, т. е. около половины последнего тысячелетия до н. э. Это ясно видно по раскопкам знаменитых алтайских Пазырыкских курганов, где были обнаружены археологом С. Н. Руденко захоронения лошадей, сох-ранившиеся в мерзлоте курганов. Трупы этих лошадей, относимых к последним векам до н. э., описаны сначала С. В. Афанасьевым, а потом подробно В. О. Виттом. Оказалось, что в курганах, наряду с небольшими местными лошадьми, имелись и лошади «благородной породы». Их существование у вождей кочевников прежде всего сви-детельствовало о тесных взаимоотношениях кочевников с оседлыми земледельческими народами.

Если об овцах, крупном рогатом скоте еще можно говорить, что эти виды пришли из других мест, то в отношении лошадей это предположение проблематично. Слишком много в Южной, Восточ-ной Сибири и прилегающих районах, сохранилось писаниц, скальных рисунков разных веков (от палеолита и до нашей эпохи), свидетельствующих о том, что местные дикие лошади могли быть здесь одомашнены. В этих же районах имеются и костные остатки диких лошадей из палеолита и неолита, свидетельствующих о том, что местные дикие лошади могли быть здесь одомашнены. Были ли одомашнены восточноевропейские тарпаны или формы, более близкие к пржевальцам,—-еще не решено. Но Буйновский, на основании сходства деталей скелета монгольских лошадей с той и другой формой, находит много общего между ними обоими. Поэтому возможно, что здесь из местного материала создавались свои формы промежуточного типа между восточноевропейскими тарпанами и прже-вальцами.

Особенно большие возможности в этом отношении имеет плодо-родная Минусинская котловина, может быть бывшая одной из пер-вых колыбелей конепроизводства и кочевого хозяйства. О том, что новое хозяйственное качество могло быстро развиться, говорят исследования археолога М. П. Грязного (1950). Он полагал, что переход к кочевому способу ведения хозяйства произошел на огромной территории степей Евразии сравнительно быстро — в течение нескольких десятилетий. Первоначальным местом такого перехода, вероятно, были степи Центральной Азии, предположительно район Минусинской котловины. Подтверждением этих взглядов служит исследование истории животноводства Минусинской котловины, выполненное В. Ф. Червинским.

Если афанасьевское время, с уже развитым животноводством довольно хорошо изучено, то предшествующая эпоха пока не вскрыта с желательной ясностью. А она для нас представляет еще больший интерес. Лишь для таежной области по Ангаре и Лене имеются подробные материалы в работах А. П. Окладникова.

С. В. Киселев, разбирая южносибирский неолит, очень кратко говорит о том, что здесь в неолите были подобные описанным Ок-ладниковым «мелкие матриархальные коммуны рыболовов-охот-ников, знавших лук, сети, полирование и натачивание камня...* «Несомненно, однако, что были и чисто местные специфические осо-бенности, обусловленные своеобразием обстановки. Эти отличительные особенности развивались в более южных степных районах в Минусинской котловине и в предгорных степях Алтая».

Нам кажется, что С. В. Киселев правильно, но все же недоста-точно ясно оттенил особенности исследованной им зоны. Здесь следует искать не только «местные специфические особенности», но, я бы решился сказать, и основные.

Как видно из сказанного, начало одомашнения лошади мы долж-ны искать у истоков создания кочевого хозяйства. Был, вероятно, не один центр, а несколько — в азиатских и в европейских степях. Поэтому приручались разные вариететы диких лошадей. Не исключена и роль лошадей Пржевальского, хотя бы в скрещиваниях их с какими-то вариететами тарпанов. В то время, как для кочевника из всех домашних животных лошадь являлась основным объектом, для земледельческих культур, привыкших использовать ослов и волов в работах в плуге, во вьюке и в повозках, она по своему еще сравнительно дикому характеру долго не находила применения, пока не стала объектом военного дела. Это и открыло ей широкую дорогу во все культуры.